Они не знали, откуда пришли эти двое. И наверное, не очень-то хотели знать. Густобровый монах, не понять кому молящийся, да щуплый глазастый подросток. Вполне заурядная пара странников. Эта деревня успела наведаться и не на таких людишек. Крестьяне смотрели с ленивым, умеренным любопытством. Я читал в их взглядах: "Чего припёрлись? Скоро зима, а они в горы шагают. Под камни захотелось? Ну, и пусть! Наша хата с краю. Жаль только, ничем не позабавят. Так и помрут, добрых людей не посмешив". Никогда такого не понимал. Лучше бы обругали на чем свет стоит, чем вот провожать безразличными самодовольными рожами.
Учитель обернулся и улыбнулся мне. У меня тут же заалели уши, а взгляд в миг сделавшихся виноватыми глаз скользнул вправо и вниз. Старый монах умел вовремя пристыдить меня одной этой улыбкой.
читать дальшеОн тоже чувствовал, что таится в человеческих сердцах. Ему не требовалось знать их язык, чувств вполне хватало, чтобы тут же понять друг перед тобой или враг. Не так давно мне тоже пришлось научиться подобному искусству. Конечно, до Наставника еще далеко, так что не долететь, не добежать, однако кое-какие успехи у меня в душевидении все же были. Иногда результаты трудов меня откровенно бесили, как сейчас. Стоило надрываться лишь затем, чтобы узнать, что чувствует по отношению к тебе вон тот выглядывающий из-за своей калитки свинопас-забулдыга!
Пришлось успокаивать нервы глубокими вдохами и быстрыми выдохами. Наставник не мешал. Он умел не мешать, когда не требовалось. Этот старец вообще многое умел делать или не делать именно тогда, когда должно.
Покосившиеся ветхие лачуги, потом богатый двор с высокими заборами, опять беззаборные домишки бедняков. Богатых домов все же было больше. Отсюда и высокомерие местных землепашцев. Псина возится в пыли с кричащим, во всю мочь хохочущим мальчишкой. Судя по блуждающей блаженной улыбке и устремленному в никуда пронзительно-голубому взгляду, это местный дурачок. В этом краю в каждой уважающей себя деревне и городишке есть подобный талисман. Не больше одного. Появись здесь другой блаженный, его тут же бы выкинули за околицу. Одного такого дармоеда во славу богов держать не накладно, а вот двоих...
Мальчишка повернулся всем телом в мою сторону и собаку свою развернул. "Лишенный глупости ума", как здесь именовали дурачков отрешенно посмотрел на меня, склонив свою пыльную и от того кажущуюся седой головку на правый бок, и расхохотался. Мне тоже стало смешно. Тут же стал собираться любопытный ничего не понимающий народ. Кто-то из толпы в слух посочувствовал странствующему монаху молча наблюдающих за двумя хохочущими без видимого повода мальчишек. Все знали, что наставника в пути всегда кормит собирающий милостыню ученик. А блаженному поди объясни, что нужно делать!
Мы замолчали словно по команде. На несколько секунд воцарилась тишина. Где-то мяукнула кошка. Заревел пятимесячный ребенок на руках у молодой мамаши, таращившейся на нас с широко раскрытым ртом. Влажный осенний ветер, ударивший по щекам, предупреждал о скором ливне. Свет начал меркнуть. Выбраться бы из этой деревушки до темноты. Над толпой пролетел голубь, но никто не обратил на него внимания ровно до того момента, когда на втором пролете над головами честных тружеников полей и пастбищ благородный вестник мира не нагадил на чью-то макушку. Невинно пострадавший заругался. Остальные загоготали. Мальчик-дурачок вскочил на ноги и тыкнул в меня пальцем:
- Котенок камешек выбирал-выбирал да не выбрал! - я вздрогнул. Пыльноволосый хохотун был младше меня на пять-шесть лет. Он не хотел надо мной посмеяться, просто говорил то, что знал. Откуда? Откуда мог знать о моем посвящении этот деревенский глупыш, никогда не ходивший дальше околицы?!
Когда меня представили монахам Ордена Рейи, святые отцы пожали плечами и без лишних разговоров повели бледного от страха и впечатлений сироту из Дома Голубки по бесконечным серо-белым коридорам древней обители. Я очень плохо помню тот день. Вот я спотыкаюсь на лестнице со сбитыми от множества хождений ступеньками. Вот распахиваются в стороны две массивные дубовые двери и меня подталкивают в спину со словами:
- Иди, не бойся!
Комната выкрашена известью. Эта абсолютно белая от пола до стен и потолка комната меня просто поразила. Прежде всего, я удивился бессмысленности выбранного цвета. Марко же! Какой-то добродушный толстячок (кажется, это был брат Енот, но ручаться не возьмусь) усадил меня в самый центр комнаты. Я заметил еще одну странность – у этого помещения не было углов. То есть совсем! Это была огромная круглая комната. Даже двери изнутри оказались закругленными, четко вписывающимися в правильную фигуру. Мой страх забился куда-то далеко, мне было откровенно не до него. Голова вертелась, глаза широко раскрылись, стараясь зацепиться за что-то кроме торжественных монашеских лиц. Кто-то из рейярцев хмыкнул:
- Какой любопытный котенок! - с его легкой руки меня потом стали звать Любопытным котенком. И никому не было дела до моего настоящего имени. Кроме разве что Наставника. Но он-то в той зале не присутствовал.
Еще мы не падали. Комната была круглой, а мы стояли и не падали ни вверх, ни вниз. Хотя падать вверх, конечно, нельзя. Так я тогда искренне считал и потому про себя посмеялся над этой мыслью. То есть почти про себя. Губы предательски дрогнули и на секунду осветились робкой улыбкой. Несколько отцов удовлетворенно покачали головой, но нашлись и те, кто нахмурился. Что поделать, среди Ждущих Рыцаря всегда были разные, подчас весьма отличные друг от друга люди.
Дубовые двери открылись и закрылись вновь. В зал вошел молодой монах с увесистым мешком в руках. Парня звали Зеленым лисом. Недолго звали, но это другая история. Зеленый лис развязал мешок и высыпал-вытряхнул несколько сотен разноцветных шариков. Я открыл рот. Шарики были разного размера, оттенка. Некоторые глянцево лоснились, другие притягивали и отталкивали своей матовостью. Были однотонные и двух-трех цветных, даже семицветные. Шарики были разными, но почему-то одинаковыми. Я не знал, в чем выражается их одинаковость, просто чувствовал ее.
- Выбери какой-нибудь и притяни к себе. Можешь не спешить, - равнодушно посоветовал седой пузатый монах с таким важным видом, что я сразу понял, что он мнит себя самым главным. Я удивленно глянул на него:
- Притянуть? А как?
Мне никто не ответил. Несколько шариков взвились с пола (а им, похоже, была вся комната), завертелись и начали вращаться вокруг некоторых святых отцов. По одному. Казалось, что это верные псы нашли своих хозяев и теперь старались всячески заслужить у них порцию ласк вилянием хвоста и верным взглядом. Я сглотнул. У меня тоже есть такой шарик среди всех этих камешков? Забавно. Страшно. Невозможно.
Минуты медленно текли в бесконечность, подталкивал друг друга в бока. Мой лоб морщился от усилий. Ко мне не подлетел ни один проклятый шарик. Становилось все обиднее. Монахи начали разочарованно переговариваться, вслух рассуждая, зачем над ними вздумали шутить. Ведь у мальчишки нет никакого Дара, это же всем понятно! Мне стоило больших усилий не всхлипнуть. Губы задрожали от обиды на самого себя. Кто-то направился к двери, важный монах приказал Зеленому лису собрать радужные камни обратно в мешок. Все летающие вокруг людей шарики мягко упали обратно на пол.
Мои веки обреченно опустились. Все зря. Ни один камешек не хотел становиться моим другом… Не хотел. Не мог. Не могли… по отдельности. А ведь им интересно. Им всем интересно. Им… Ему… Все это осколки одного. Разбитые на части составные огромного… камня?.. Силы?..
Мысли дрогнули и стали лениво течь по-другому. Не открывая глаз, я хлопнул в ладоши. Чтобы почувствовать, как в меня тычутся сотни любопытных «носиков», пришедших в движение облепивших меня со всех сторон шариков. Мне стало тепло и щекотно, поэтому я беззаботно, но в то же время облегченно засмеялся в лицо совсем уже ослабевшему страху одиночества.
Это продолжалось секунды три, не больше. Уже двинувшиеся наружу дяденьки налетели друг на друга от неожиданности. Пара умудрилась упасть, чтобы тут же подняться и отряхнуть серо-синие рясы Наставников. Я смотрел на это, качаясь, точно пьяный из стороны в сторону. Пришлось сесть, ноги не держали меня. Шуршащая шариковая волна раздалась в стороны, давая мне место для посадки. Я сложил руки на коленях… и как сидел, так и уснул.
На следующий день мне вручили серый амулет со сверкающим мечом, надели рясу послушника и обрили голову. Началась моя Учеба.
- Котенок камешек выбирал-выбирал да не выбрал, чихнул и дальше побежал! – продолжал веселиться маленький светловолосый божок из глухой деревушки. На дне его глаз плескалась вечность. – Беги, беги, глупый котя! Долго бежать, дооолго! Ха-ха-ха…
Недоверчиво глядящая толпа расступилась, пропуская убегающего блаженного мальчика. Следом за маленьким дружком помчалась радостно гавкающая псинка. Я почтительно поклонился им в след, зная, что Наставник делает сейчас то же самое. На дворе была поздняя осень. Вечер, перетекающий в ночь. Где-то выли на цепи грустные псы. Мне было тогда всего шестнадцать лет.
Дорога и впрямь предстояла быть долгой.
Переход через горы займет не меньше месяца, а потом еще до местной столицы идти сорок верст… Я натер плечи и уже успел проклясть свою просьбу показать мне здешнюю Ракушечную ярморку. Но надо идти. Просто потому что уже идешь и глупо поворачивать назад, туда, где тебя не ждет даже этот маленький архат.
Беги, Котенок! Беги!
Ступай по своей дорожке. Пока можешь. А раз можешь, не жалуйся, раз выбрал сразу весь мир...
Дурачок и выбор.
Они не знали, откуда пришли эти двое. И наверное, не очень-то хотели знать. Густобровый монах, не понять кому молящийся, да щуплый глазастый подросток. Вполне заурядная пара странников. Эта деревня успела наведаться и не на таких людишек. Крестьяне смотрели с ленивым, умеренным любопытством. Я читал в их взглядах: "Чего припёрлись? Скоро зима, а они в горы шагают. Под камни захотелось? Ну, и пусть! Наша хата с краю. Жаль только, ничем не позабавят. Так и помрут, добрых людей не посмешив". Никогда такого не понимал. Лучше бы обругали на чем свет стоит, чем вот провожать безразличными самодовольными рожами.
Учитель обернулся и улыбнулся мне. У меня тут же заалели уши, а взгляд в миг сделавшихся виноватыми глаз скользнул вправо и вниз. Старый монах умел вовремя пристыдить меня одной этой улыбкой.
читать дальше
Учитель обернулся и улыбнулся мне. У меня тут же заалели уши, а взгляд в миг сделавшихся виноватыми глаз скользнул вправо и вниз. Старый монах умел вовремя пристыдить меня одной этой улыбкой.
читать дальше